Уродка: и аз воздам - Геннадий Петрович Авласенко
Уигуин вновь, в который уже раз замолчала.
– Если тебе тяжело, не рассказывай, – сказала я. – Я и так уже всё поняла…
– Но людям на то вполне наплевать было, – выкрикнула вдруг Уигуин с такой болью и ненавистью в голосе, что мне даже как-то не по себе стало. – Они закричать очень громко, погнаться потом за мой мама, догнать, повалить мама на земля и бить её топор и дубинка. И хохотать при этом постоянно. А потом у мама начаться схватки, но и это люди не остановить! С хохот и ругань давить они принялись свой сапогом мой беспомощный маленький сестрёнки, все шесть. А я на всё это смотреть должна быть и молчать…
– Я всё поняла, – проговорила я медленно, словно через силу. – Не надо, не продолжай!
– Ты всё понять?! – всё с той же болью и ненавистью вновь выкрикнула Уигуин. – Как ты можно понять, что я испытать тогда?! Когда они разрубать маму на части и мясо куски с собой забирать! Когда я, от слёз почти ослепнуть, пытаться похоронный обряд совершать, но бульдожьи собака появиться вдруг. И гнать меня прочь… и едва я в живых остаться! И место того потом найти никак не смочь, чтобы хоть поплакать там, где мама и сестрички смерть лютый принять!
Невероятно, но Уигуин сейчас и в самом деле плакала. И это было так странно: видеть плачущую крысу… я и не подозревала ранее, что крысы тоже плачут… что они, вообще, способны на такое…
– Я… я очень сочувствую твоему горю, Уигуин, – начала я и замолчала, ибо даже сама почувствовала вдруг, сколь фальшивы и ненатуральны эти мои слова о сочувствии в данном конкретном случае. Тем более, что не было в моей душе никакого сочувствия… да и откуда ему взяться после всего того, что насмотрелась я сегодня в посёлке?!
И лекарка это тоже, кажется, очень хорошо поняла, потому как перестала плакать и поднялась, отряхиваясь и приводя себя в порядок.
– Я и вправду сочувствую тебе, – упрямо повторила я заведомую ложь. – Сочувствую, но это абсолютно ничего не меняет! И, тем более, никак не оправдывает того, что вы сегодня в посёлке сотворили…
– Я и не думать оправдываться за свой действий в посёлок, – произнесла крыса прежним своим сухим и бесстрастным тоном. – Я просто хотеть, чтобы ты знать о гибель мой мамы.
– Ну вот, теперь я знаю об этом, – сказала я. – И что это меняет? Чем девочка, которая сегодня утром целовала отрубленную голову своей матери, виновата в том, что когда-то твоя мать погибла столь страшным образом?
– Просто хотеть, чтобы ты знать, – повторила Уигуин. – Просто хотеть это…
И, скользнув в яркую зелень дремучих трав, она исчезла из виду.
Конец
